Кишки, кошка и мерзлая земля…
Подполковник в отставке вспоминает, как, будучи подростком, пережил блокаду Ленинграда. К 71-летию со дня полного снятия блокады.
Макееву Павлу Васильевичу было 13 лет, когда началась война. Жил он вместе со своей многочисленной семьей под Ленинградом, в Пулкове.
— Накануне к нам приехали родственники из Ленинграда, — вспоминает Павел Васильевич. — В саду у пруда был накрыт стол, играл патефон, ребятишки купались в пруду, пели песни. И вдруг — выступление Молотова по радио. Война.
Когда в непосредственной близости от их дома началась бомбежка, семья маленького Павлика укрылась в землянке. Она была вырыта прямо в саду. Всего шесть человек: мама, бабушка и четверо детей. Отец, два старших брата и сестра были мобилизованы.
Два дня все в Пулкове горело. От огня и ночью было светло. Стреляли и бомбили беспрерывно. Один снаряд разорвался у землянки, и семью засыпало землей. Сами они выбраться не смогли, спасибо солдатам с передовой — откопали.
— После этого мы отправились в Ленинград к родственникам, — продолжает рассказ ветеран. — До сих пор помню огромное зарево и дым. Горели Бадаевские продовольственные склады. Там я добывал землю, пропитанную жженым сахаром, которую мы затем варили с водой и получали сироп. В октябре на заснеженных пулковских полях, по ночам, на нейтральной фронтовой полосе, выковыривали капусту из-под снега замерзшими пальцами.
КОТ НА ПРАЗДНИЧНОМ СТОЛЕ
Орудиями труда Павлика были — санки, топорик, ломик и пила. Да еще на чердаке лежала двухметровая доска. Подросток пилил дрова, складывал, и на толкучке менял их на клей, лампадное масло да хлеб.
— Однажды мама привела меня в дом к пенсионерам и принесла им хлеб взамен мотка сухих бараньих кишок. Она договорилась с ними, чтобы я регулярно ездил к ним, возил дрова и получал взамен моток кишок. Как-то раз я заметил, откуда хозяйка их доставала, и в один из моментов стащил два шарика. Я не считаю, что это воровство… Это выживание. А в другой раз чемодана с кишками на том месте не было, мне последний раз сменяли дрова, но предупредили, Павлик, дров нам больше не надо. Выходит, не выгадал я, а прогадал.
Недалеко от дома, где остановилась семья Макеевых, находился хлебозавод. И вот каждое утро, с 11 до 12 часов оттуда выезжали сани, груженные мусором. Дети с окрестных дворов залазили туда и искали чего-нибудь съестного — кусочек теста, корочку, еще что-то. Но все отходы были в земле, и есть это было нельзя. Павлик набирал пакетик этого мусора и относил своей тете. Она варила из него супчик и кормила кота.
— В новогоднюю ночь мы с мамой накрыли праздничный стол, — рассказывает Павел Васильевич. — На нем были кубики хлеба, подсушенные на буржуйке, супчик со жмыхом и небольшие кусочки мяса. Мама налила всем супа, и аккуратно опускала в тарелки мясные кубики. Тогда впервые заплакала моя младшая сестра Женя: «Павлику больше положили на один кубик». Девочке четыре года, а считать уже могла. Никто из детей, кроме меня не знал, что в новогоднюю ночь мы съели того самого кота.
«ОТЕЦ НЕ ДОЖДАЛСЯ МАМУ И УМЕР»
В ноябре 1941 года Павлик Макеев подходил к газетному киоску на углу 5-й Красноармейской улицы и Измайловского проспекта. Когда услышал свист снаряда, упал и прижался к бордюру тротуара. Этим спас свою жизнь. После разрыва снаряда не было уже ни киоска, ни людей. Кругом лежали трупы, обсыпанные бумагой.
В январе 1942 года у Павлика умирает от голода бабушка.
В феврале 1942 года пришла похоронка на брата.
В марте 1942 года отпустили отца из казармы домой. Умирать. Он пришел около полудня и принес с собой пайку хлеба. Павлик бросился поджаривать хлеб, чтобы напоить его чаем. Поджаренная корочка в блокаду была вместо заварки.
Отец сел на диван и спросил, когда придет мама. Услышав, что в 14 часов, сказал, что не дождется ее. Потом он подозвал все детей, благословил и наказал беречь маму. Будет жить она, и вы будете жить.
— Потом у него голова откинулась и горлом пошла пена. Он потихоньку-потихоньку спустился по спинке, так и умер на наших глазах. В два часа пришла мама, я сказал ей с порога, что пришел отец, но не дождался тебя и умер.
Отца мы с мамой зашили в простынь. Привязали его к той самой доске с чердака, я на санях повез его на сборный пункт. Там штабелями лежали трупы. Подвез отца к рабочим. Те отправили меня в вагончик оформлять документы. Когда вернулся, отец уже лежал на самом верху, только рука некрасиво болталась. Взял доску и закинул руку обратно.
Там стояли машины и у каждой на стекле большим буквами надпись «ТУЛА». Это пароль такой был. Кузова высокие, вот туда и грузил штабеля. Спрашиваю водителя, куда повезете? Сказали, что на кирпичный завод, сжигать. В день, говорят, сжигали до тысячи человек.
В апреле 1942 года пришла похоронка на старшего брата Виктора. Мама Павлика от пережитого слегла — отказали ноги.
Старшая сестра Мария работала на торфозаготовках. Привезла хлеба, зелени, немного жира. Удалось поставить мать на ноги. Но свою маленькую дочку сестра спасти не успела — ребенок умер от голода.
«СПАСИБО, СПАСИБО…»
27 января 1944 года — незабываемый день. К восьми часам вечера все, кто мог, вышли на улицу. Как только диктор объявил: «Слушайте важное сообщение из Ленинграда», у репродукторов столпились люди. Диктор отчетливо начал читать приказ. Слушали молча. Грянули триста двадцать четыре орудия. В январское небо взвились тысячи разноцветных ракет.
— Первый раз за два с половиной года ленинградцы увидели свой город праздничным, — вспоминает переживший блокаду Павел Васильевич. — Незнакомые люди обнимали друг друга, у всех на глазах были слезы. Одна девушка на моих глазах, возле которой остановился незнакомый военный, плача, жала ему руки и восклицала: «Спасибо! Спасибо вам! Спасибо!» Он ответил негромко и строго: «Вам спасибо, ленинградцам…»
