«Яр» на сцене Рязанского театра на Соборной: спектакль, который заслуживает дискуссии
Театр на Соборной в прошлом месяце представил постановку «Яр», посвященную 120-летию С.А. Есенина. Это событие осветили многие рязанские средства массовой информации. В своих рецензиях журналисты отмечали «аскетичную», но глубоко символичную сценографию постановки, «плотность» сюжета, композиционную стройность, которой лишён оригинальный текст. Особое внимание заслужила попытка воплотить главный образ произведения – самого яра как места, пропитанного патриархальным укладом, закрытого от всего остального мира и ставшего роковым для большинства героев произведения. Со многими оценками нельзя не согласиться, поэтому не хочу повторяться, а попробую сказать что-то новое.
Зачем сегодня люди идут в театр? Кто-то идёт за духовно-эмоциональным подъёмом, а кто-то просто отдохнуть после трудной рабочей недели. К счастью, театр может удовлетворить и тех, и других. Но всё-таки, чем он особенно сегодня привлекает зрителя? А если конкретизировать вопрос: чем может привлечь зрителя именно спектакль «Яр» Рязанского ТЮЗа? Очевидно, что не сюжетом. Идти на это представление, не зная повести, – дело пропащее, так как само по себе произведение очень сложное. А переложить прозаический текст на сценический язык – особенно трудная задача. Современная Есенину критика отмечала, что чтение этой повести – почти мучительный процесс, связанный с невнятностью сюжета и огромным количеством диалектизмов. Несмотря на почти полное отсутствие диалектных слов в инсценировке, что, с одной стороны, обедняет тот деревенский колорит, которым нарочито Есенин пытался удивить столичных литераторов, с другой – делает речь актёров понятной для всех, зритель, не прочитавший повесть накануне, не сможет разобраться в перипетиях, которые происходят на сцене. Большая заслуга автора инсценировки Татьяны Шестаковой заключается в том, что она попыталась скомпоновать из множества достаточно разрозненных сюжетных элементов повести одну ведущую мелодраматическую линию (любовный треугольник: Константин – Лимпиада – Ваньчок) и несколько побочных, открывающих галерею народных образов (дед Иен, Аксютка, Афоня и др.). Многие из этих образов не вошли в список действующих лиц, многие истории были вычеркнуты, многие диалоги и монологи переданы другим героям. Однако текст – это только то, от чего отталкивается автор инсценировки, и никто не запретит ему интерпретировать и достраивать материал до нужного для сцены вида.
Ещё зачем может прийти зритель на такую постановку? Как бы грустно это ни звучало, но не на конкретных актёров. К сожалению, сегодня у большей части публики если и есть кумиры в области искусства, то это скорее кинозвёзды. Однако постановка «Яр» дала возможность продемонстрировать свой талант многим артистам театра. Очень естественно и правдоподобно в образе Филиппа, охотника и сторожа леса, выглядел Илья Комаров. На протяжении всего спектакля то под хмелем, то с похмелья появлялся на сцене Ваньчок, без тени кривляния, а вполне натурально сыгранный Сергеем Невидиным. За юмористическую часть отвечал Дмитрий Мазепа, которому особенно хорошо удаются комические роли, и образ незлобного вруна, хвастуна и вора Аксютки ещё одно тому подтверждение. Дед Иен (Владимир Коняхин) и Дурачок (Владимир Баранов) – роли второго плана, но Татьяна Шестакова дала себе больше свободы в интерпретации именно этих героев.
Дед Иен в повести действительно убил барина, попав ему в голову камнем, но не сказал, что с ним были и другие мужики, а в постановке он взял вину на себя за какого-то другого своего односельчанина. Разница колоссальная. Такая подробность добавляет очень важную черту к данному образу: практику возложения на себя чужой вины и смиренного принятия наказания часто использовали старообрядцы. В романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» эта ситуация очень хорошо описана, когда Раскольников внезапно узнает, что один из маляров, который оказался старообрядцем, покаялся в убийстве, совершенном самим главным героем. Такой жест считался по старообрядческим убеждениям душеспасительным и для самого невиновного, и для остального грешного мира. Думаю, можно предположить и такую трактовку образа деда Иена Театром на Соборной. Правда, Есенин в повести на это никак не указывает, но историкам известно, что некоторые уезды Рязанской губернии отличались особенной активностью старообрядцев. Однако и режиссёр (Наталья Лапина), и труппа театра рассказывали журналистам, что не планировали окрашивать спектакль в колорит быта и нравов рязанских крестьян конца XIX века. Хотя поэт в своём произведении описывал рязанские сёла, а многие истории и прототипы взяты им из жизни людей села Константиново. Именно константиновские диалектизмы были специально собраны сестрой Есенина в отдельный словарик для будущего произведения «Яр».
Но спектакль решили ставить в русле обобщенно-философском. Наверное, именно поэтому такое важное значение в постановке приобрёл еще один образ второго плана – образ Дурачка. В повести он появляется один раз, а в спектакле по меньшей мере четыре. Дурачок, который стал дурачком из-за того, что «всё пытал, как земля устроена», т.е. от тяги к знаниям, постоянно ведёт перед собой детскую игрушку – каталку-колесо. Это же колесо, только большое, символизирует в спектакле и образ солнца, и мельничные жернова, от которых погиб мельник Афоня, и место, на котором в конце постановки распнут Константина. А главное, круг – это языческий символ плодородия, а значит, жизни, которой лишила и себя, и своего ребёнка Лимпиада, жизни которой лишили Константина. И это же колесо в руках, т.е. во власти, безумного, Дурачка, который повторяет всего две фразы: «Ты чей? Ничей!» и «За белой березой живет тарарай». Последняя в финале постановки обретает какое-то страшно-мистическое звучание. Возможно, Дурачок, по замыслу режиссёра, это символ слепой судьбы, рока…
В самой повести философско-религиозная тема поднята поэтом достаточно остро. В той местности, которую описывает Есенин, православие соседствует с язычеством. Крестьяне мало обращаются к православным священникам, так как те не имеют у них авторитета. В повести Есенин описывает служителей церкви очень нелицеприятно, а его герои говорят, что «попам» только и дело, что народ обирать, и когда начался падёж скота – большое горе для всего села, поп просил денег, чтобы обойти территорию крестным ходом. Об этом в постановке рассказывает Филипп. Но в спектакле почти нет никаких указаний на православные традиции. В повести эта тема имеет непосредственную связь с образами матери и отца Константина. Узнав о том, что их сын якобы погиб, мать уходит богомолкой по святым местам, а отец – в монастырь. В постановке этих героев нет и темы этой тоже нет, поэтому создается такое впечатление, что единственная вера у этого народа – языческая. Обрядовая песня «Заплетися, плетень, заплетися», слова заговоров, бог славянской мифологии Дрёма – всё это погружает зрителя в какой-то древний и дохристианский общинный строй. И вдруг… А это вдруг, видимо, и есть то, ради чего идёт большая часть сегодняшней публики в театр – пощекотать нервы.
Воздействовать на эмоциональный фон зрителя – вот какую цель часто ставят себе постановщики современного театра и всеми средствами добиваются её. Ставка делается на зрительный и звуковой эффект. Не хочу сказать, что это плохо. Это очень хорошо, когда это сделано талантливо. И в «Яре» это сделано талантливо: великолепная музыка и замечательное фольклорное исполнение хора песен на стихи Есенина (композитор и хормейстер – Николай Морозов), яркое и символичное черно-бело-красное цветовое оформление (художник по костюмам – Александр Свиридов), выразительная хореография и пластика (балетмейстер – Майя Попова), многофункциональная и глубоко смысловая сценография, продуманная до мельчайших деталей (сценограф – Николай Слабодяник). И апогеем этого коллективного творчества становится финал постановки, который целью своей имеет «ошарашить» зрителя. Звериная масса из мужиков и баб под истерический, рвущейся звук народной жалейки избивает Константина, распинает его и подвешивает за ноги над сценой. Там же, наверху, на деревянной доске, как на качелях, лежит укрытый красными платками труп Лимпиады, и огромное деревянное колесо поднимается в воздух над мрачной безликой толпой, свершившей своё возмездие. Всё замерло. Тишина… Мальчик в красной рубашке (Марк Лютов) и Дурачок (Владимир Баранов) выходят на сцену, и Дурачок говорит мальчику свою загадку: «За белой берёзой живёт тарарай». Свет гаснет. Некоторое время зрители сидят в глубокой темноте. Включают общий свет, актёры кланяются, а публика постепенно начинает приходить в себя.
Страшная картина расправы вызывает мощнейший эффект. У Есенина всё «проще»: Ваньчок убивает Костю из своего охотничьего ружья. Выше уже было сказано, что автор инсценировки и режиссёр имеют право вносить своё в текст, но финальная сцена по своей композиции, цвету, в духе супрематизма Казимира Малевича, вызывает массу вопросов. Почему после языческих традиций сразу авангардное искусство? Почему народ в этой сцене показан как дикая толпа? Ведь всё предыдущее повествование указывало на разноликость жителей села: чистый душой хвастун Аксютка, храбрый Филипп, который не задумываясь бросается спасать тонущего в реке Юшку, не терпящий несправедливости Пётр, мудрый и самоотверженный дед Иен. Откровенно негативным предстает только образ Пристава (Константин Зенков), но он к «народу» не имеет никакого отношения. Есенин не стремился идеализировать образ крестьянина. Он пытался максимально реалистически описать его характер и его быт. Стремился ли он к тому, чтобы народ уподобить «стае волков на яру», как считает ряд журналистов и как, видимо, считает и сам режиссёр? Постановщик не обязан иди след в след за авторским текстом, но его оригинальные ходы должны быть логически и художественно осмыслены и обусловлены.
Одним словом, спектакль «Яр» достоин особого внимания. Во-первых, это, скорее всего, первая попытка сценического воплощения повести. Во-вторых, заметно, что была проделана колоссальная работа всей творческой командой. В-третьих, несмотря на декадентский финал, который в принципе является тенденцией современного театра, постановка отличается живым и динамичным действием, яркими и многоплановыми сценическими элементами (песни, танцы, кулачный бой и др.), юмористическими и лирическими нотами. Спектакль действительно заслуживает дискуссии и оценки не только обычных зрителей, но и профессиональных критиков и деятелей театра.
Фото: Андрей Павлушин
